Из книги: ДЕЙЛ КАРНЕГИ.

Малоизвестные факты о хорошо известных людях.

 

ПОЭТ, КОТОРЫЙ ЖЕНИЛСЯ НА РЕБЕНКЕ

И ПОЛУЧИЛ ДВА ФУНТА ЗА ДЕСЯТИЛЕТНИЙ ТРУД

(в сокращении)

 

Эдгар Аллан По — один из самых романтич­ных, по-настоящему удивительных писателей. Слов­но меланхоличный гигант, он шествует по страни­цам американской литературы.

История женитьбы По могла бы стать сюжетом од­ного из самых прекрасных литературных произведе­ний. Он женился на своей двоюродной сестре Вирджи­нии Клем. В то время у него не было денег. Впрочем, у него никогда не было денег, и он просто-напросто не мог их иметь. Он пил неразбавленный спирт. Его единственная  родная сестра сошла с ума, а неко­торые утверждали, что он и сам был полусумасшед­шим.

Эдгар По был вдвое старше своей юной жены. Ему было 26, а ей только 13 лет. В соответствии со всеми старинными поверьями подобный брак должен был закончиться скорым и верным крахом. Однако этого не произошло. Их союз, наоборот, имел романтический успех. Он буквально боготво­рил свою юную жену. Неугасающая любовь к ней вдохновила его на создание таких изысканных поэти­ческих строк, которые навсегда обогатили англий­ский язык.

Эдгар По сочинял также стихи и рассказы, ко­торым было суждено занять свое место среди на­стоящих жемчужин мировой литературы. Однако он не мог продать свои шедевры, чтобы заработать себе хотя бы на хлеб. Например, он дал миру поэму, которая считается бессмертной - «Ворон».

 

( http://lib.ru/INOFANT/POE/crown3.txt )

 

Эдгар Аллан По писал, переписывал и переделывал строки поэмы «Ворон» с перерывами в течение десяти лет. И после опубликования получил за нее всего лишь два фунта. Между тем сама рукопись была позд­нее продана за десятки тысяч. Уместно в таком слу­чае задаться вопросом: почему мы допускаем, чтобы наши гении вели при жизни полуголодное сущест­вование, выплачивая после их смерти фантастиче­ские суммы за оставшиеся после них рукописи?

В то время как жена его страдала туберкулезом, он не мог купить для нее даже еды. Порой им приходи­лось подолгу голодать. По весне, когда на дворе за­цветали одуванчики, они срывали их головки, варили и ели изо дня в день.

Узнав, что По и его жена находятся на грани голодной смерти, соседи стали приносить им в кор­зинках еду. Сострадание? Да. Но у него бы песен­ный дар, а у нее — дар любви, и благодаря этому, они были счастливы, несмотря ни на что.

Здесь Вирджиния и умерла. В течение несколь­ких месяцев до своей кончины она не поднималась с соломенного матраца, не имея даже достаточно одежды для того, чтобы согреться. Когда ей было особенно холодно, мать растирала ей руки, в то вре­мя как По растирал ей ноги. Он укрывал ее дрожа­щее тело своим старым армейским плащом, кото­рый носил еще в Вест-Пойнте, а на ночь с помощью лести и уговоров укладывал спать ей на ноги кошку.

Многие годы спустя городские власти Нью-Йорка приобрели коттедж, в котором жил поэт, и превра­тили его в мемориал.

Вирджиния умерла в январе. Прошли месяцы, и наступила весна. Над садом поднялась луна, а на го­ризонте замерцали звезды. А По молчаливо сидел, страдая и тоскуя по Вирджинии. Во власти этих чувств он и написал обращенный к ней любовный призыв, равный которому едва ли какой муж посвя­щал своей жене:                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                  

 

Если светит луна, то приносит она

Грезы об Эннабел Ли;

Если звезды горят, — вижу радостный взгляд

Прекраснейшей Эннабел Ли;

Много, много ночей там покоюсь я с ней,

С дорогой и любимой невестой моей —

В темном склепе у края земли,

Где волна бьет о кромку земли.

 

 

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

 

 

ОН СТЫДИЛСЯ ТОГО, ЧТО НАПИСАЛ

ОДНУ ИЗ САМЫХ ЗНАМЕНИТЫХ КНИГ В МИРЕ

 

Однажды много лет назад тихий, застенчивый молодой человек вместе с тремя маленькими девочка­ми отправился кататься на лодке по реке Темзе. Занимая свое место у весел, он был никому не извес­тен. Когда же тремя часами позже он ступил обратно на берег, то был на пути к тому, чтобы стать одним из самых знаменитых людей прошлого века.

Имя его было Додсон. Оно было его настоящим именем, а отнюдь не тем, под которым вы его знаете.

Иногда его называли «Ваше преподобие Додсон», иногда «Профессор Додсон», поскольку в будние дни он преподавал математику в Оксфордском университете, а по воскресеньям читал проповеди в церкви.

Когда он обращался по какому-либо поводу к взрослым людям, то нередко смущался и даже запинался от волнения. Зато он с удовольствием рассказывал забавные истории детям. Именно в тот день, катаясь на лодке по Темзе, он поведал своим ма­леньким попутчицам невероятную историю.

Он рассказал им о маленькой девочке, которая отправившись спать, исчезла в кроличьей норе, а проснувшись, очутилась в стране чудес.

Его маленькие попутчицы, забыв и о лодке, и о ре­ке, слушали занимательную историю, широко раскрыв глаза. И напоследок попросили профессора записать ее для них. Это он и сделал, просидев над рукописью всю ночь. И поскольку одну из маленьких девочек звали Алиса, он выбрал для изложенной им истории вполне подходящее название «Алиса в стране чудес»

Отложив рукопись в сторону, он забыл о ней, по­скольку не мог предположить, что ею кто-нибудь заинтересуется.

Через несколько лет на эту рукопись наткнулся один из его приятелей. Стряхнув слой пыли, он про­читал и, очарованный ею, настоял на ее опубликова­нии. Профессор Додсон был потрясен и оскорблен таким предложением. В самом деле, что это значит? Как, спрашивается, он, профессор математики Окс­фордского университета, может объявить всему миру о том, что написал вздорную сказку для детей? Нет! Это ниже его достоинства. Он об этом не хочет и говорить.

Потому-то «Алиса в стране чудес» и была из­дана под псевдонимом Льюис Кэрролл.

Она имела чрезвычайный успех.

Книга совершенно очаровала читателей англо­язычного мира и была без промедления переве­дена на 14 языков. Повсюду, от Теннесси до Томбукту, люди повторяли:

 

И молвил Морж: «Пришла пора

Подумать о делах:

О башмаках и сургуче,

Капусте, королях,

И почему, как суп в котле,

Кипит вода в морях».

 

Популярность «Алисы в стране чудес» росла год от года. Печатные машины, работая днем и ночью, только на английском языке выдали 169 изданий этого произведения. На протяжении многих десятков лет «Алиса в стране чудес» остается одной из самых любимых детских книг во всем мире.

 

 

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

 

 

ЕСЛИ БЫ УЭЛЛС НЕ СЛОМАЛ СЕБЕ НОГУ,

ОН МОГ БЫ ОСТАТЬСЯ ПРОДАВЦОМ В БАКАЛЕЙНОЙ ЛАВКЕ

 

Сто с лишним лет назад группа ребят играла на одной из улиц на окраине Лондона. Внезапно один из подростков схватил маленького мальчика по имени Берти Уэллс и подбросил его высоко вверх, а при падении не смог поймать его. Мальчик уда­рился о землю и сломал себе ногу.

В течение нескольких месяцев, корчась от боли, Берти лежал в постели с привязанным к ноге тя­желым грузом. Но кость как следует не срасталась. Ногу предстояло ломать заново. Маленький Берти кричал от обуявшего его ужаса и отчаяния.

В ту пору этот инцидент представлялся настоя­щей трагедией. Однако по прошествии времени, когда Берти стал одним из самых известных писа­телей в мире, он оценил его по-другому.

Вы знаете этого писателя, правда, под именем не Берти, а Герберта Уэллса. Надо думать, что вы читали его произведения, которые будучи собран­ными вместе, составили бы свыше семидесяти пяти томов.

Глядя назад сквозь череду прошедших лет, он признавался, что несчастье, связанное с переломом ноги в детстве, было по своим последствиям, возмож­но, самым счастливым случаем в его жизни. Спрашивается, почему? Потому, что именно благодаря ему он в конечном счете и стал писателем. Ведь в течение целого года Уэллсу пришлось неотлучно на­ходиться дома. За это время он проглотил мно­жество книг, которые мог достать, поскольку в по­добном положении ему просто ничего иного не оста­валось делать, как читать. В результате у него раз­вились любовь к книгам, вкус к художественной литературе. Они стали стимулом к стремлению пре­одолеть однообразие окружающей его среды. Так сло­манная нога оказалась для него своеобразным по­воротным пунктом в жизни.

Уэллс стал одним из наиболее преуспевающих писателей в мире. Надо полагать, что в общей слож­ности он заработал своим пером не менее двухсот тысяч фунтов. Это тем более примечательно, что с самого детства его окружала беспросветная нищета.

Его отец, профессиональный игрок в крикет, был владельцем бакалейной лавки, находившейся на грани банкротства. Уэллс родился в маленькой спальной комнате, примыкающей к основному помещению. Ниже, в подвале, располагалась кухня. Это была тем­ная, запущенная дыра, свет в которую пробивался через решетку, расположенную на уровне тротуара.

Уэллс вспоминал, сколько раз он сидел в этой темной кухне, наблюдая как поверху, на фоне решет­ки, снуют ноги проходящих по тротуару. Это было од­ним из его самых ранних и самых ярких жизнен­ных впечатлений. Много позже он написал об этих снующих перед его глазами ногах, заметив, что уже в ту детскую пору учился составлять впечатление о людях по той обуви, в которой они ходят. Наконец, бакалейная лавка окончательно рухнула, ввергнув семью в отчаяние. Мать вынуждена была пойти экономкой в расположенное в стороне боль­шое имение. Фактически она и жила там вместе со слугами и сын часто ходил навещать ее. Именно там он впервые украдкой взглянул на образ жизни представителей высшего света Англии. Понятно, что взглянул со стороны тех помещений,- где ютились слуги.

В тринадцать лет будущий автор «Очерка истории» пошел в люди, став помощником торговца мануфак­турой. Он вынужден был подниматься в пять часов утра, убирать помещение магазина, разжигать печь и прислуживать во всем остальном на протяжении 14 часов в день. Находясь на положении черно­рабочего, он немало тяготился своими обязанностями. Впрочем, это продолжалось недолго. Уже к концу первого месяца хозяин уволил его, обвинив в неряш­ливости, медлительности и бестолковости.

Потом он стал помощником аптекаря. Но и здесь его  трудовой  стаж  не  превысил  одного  месяца.

Наконец, он перешел в другой мануфактурный магазин. Но и здесь он, что называется, не горел на работе, при всякой возможности отлынивая от своих обязанностей, затягивая время за едой. Более того, стоило хозяину отвернуться, как он, подхва­тив книгу Герберта Спенсера, нырял с нею в подвал.

Его хватило таким образом на два года. В одно воскресное утро, даже не позавтракав, Берти отпра­вился пешком за 15 миль к своей матери. Он был в отчаянии. Плача, он умолял мать забрать его из магазина. Он клялся, что покончит с собой, если ему и дальше придется там оставаться. Потом он написал длинное безысходное письмо своему бывшему учителю, рассказав, что находится в столь отчаянном положении, что впору наложить на себя руки. И к своему огромному удивлению по­лучил от бывшего наставника ответ, в котором тот предлагал ему работу школьного учителя.

Браво! Это был еще один поворотный пункт в его жизни.

И все же по прошествии лет Уэллс скажет своим тонким, звенящим голосом, что трудные годы, прове­денные им в качестве чернорабочего в мануфактур­ной лавке по-своему способствовали становлению его характера. Ибо по своей природе он и в самом деле был ленив и безразличен, а владелец магазина худо-бедно ли, но научил его работать.

Через несколько лет после начала учительской карьеры с ним, подобно внезапному взрыву, слу­чилась новая беда. Она была связана с его увлече­нием футболом. Во время горячей схватки на поле он был сбит с ног, затоптан и чуть не убит. В итоге оказалось, что раздавлена одна почка и пробито правое легкое.

В связи с большой потерей крови доктора остави­ли всякую надежду на его выздоровление. Несколько месяцев он был буквально на волосок от смерти. Да и в течение последующих двенадцати лет вынуж­ден был постоянно цепляться за жизнь. Однако имен­но в эти годы он развил в себе способность к лите­ратурному творчеству, которое сделало его имя из­вестным во всем цивилизованном мире.

Пять лет он писал неистово, не зная ни отдыха, ни покоя. Однако повести, рассказы, статьи, которые он исторгал из-под своего пера, были скучными и однообразными. К счастью, у него оказалось доста­точно здравого смысла, чтобы понять это и сжечь почти все написанное.

После этого, оставаясь полуинвалидом, он снова взялся учительствовать. Вместе с ним в школе вела биологию красивая, но такая же, как и он, хилая и болезненная девушка Катерина Роббинс. Они решили не упустить свое призрачное счастье, надежда на которое мелькнула, благодаря их взаимной встре­че. С тем и связали свои жизни.

И вот здесь-то, вместо того, чтобы умереть, как он опасался, Уэллс стал поправляться, набирать силу, превращаясь в своеобразный генератор человеческой энергии, тот самый, что оказался способным выраба­тывать две полноценных книги каждый год, кни­ги, которые находили своих почитателей в различных уголках мира. И так продолжалось вплоть до его смерти в 1946 году.

Мозг Уэллса был переполнен идеями. Он даже имел обыкновение вставать среди ночи для того, что­бы записать в блокнот внезапно мелькнувшую у него во сне мысль. Таким образом, прежний лени­вый мальчуган, которого однажды выгнали из лавки из-за его неспособности выполнять обязанности по­мощника продавца, накопил столько незаурядного ма­териала, что его хватило на множество книг.

Он мог писать где угодно: в своей лондонской квартире, в поезде, а то и просто разместившись под зонтиком на берегу лазурного моря.

Он арендовал две виллы во французской Ривьере. Одна из них предназначалась для работы, другая — для приема гостей. Проводя весь день за письмен­ным столом, он встречался с ними только вечером. Если из-за занятости он не мог лично отпра­виться за ними на станцию, то специально по­сылал туда машину. Причем вместе с машиной отправ­лял ключ к хорошо оборудованному винному погребу. Так что его гости всегда находились в приподнятом настроении к тому времени, когда перед ними, на­конец, представал сам хозяин.

 

 

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

 

 

 

ПОХОРОНЫ МОЦАРТА, ПО СУТИ ДЕЛА, НЕ СТОИЛИ НИЧЕГО

И НИКТО НЕ СОПРОВОЖДАЛ ЕГО ГРОБ НА КЛАДБИЩЕ

 

Однажды мне довелось разговориться с ныне покойным уже Леопольдом Орером, известным рус­ским преподавателем игры на скрипке, который от­крыл и воспитал столько музыкальных гениев, что это кажется просто невероятным для многих его коллег. Так вот, он заметил, что великие музыкан­ты происходят из бедняков. По его мнению, испытание бедностью закладывает в душу нечто порой мистическое, порой возвышенное, таящее в себе чувство и силу, нежность и сострадание.

Моцарт, например, был настолько беден, что по­рой не мог даже купить вязанку дров, чтобы обо­греть свою бедную, убогую комнату. Поэтому со­чиняя божественную музыку, которая обессмертила его имя, он сидел, натянув на руки шерстяные носки, чтобы хоть таким образом сохранить тепло. Он умер от туберкулеза в возрасте 35 лет. К этому времени его жизненные силы были окончательно под­точены голодом и холодом и общей неупорядочен­ностью жизни.

Его жалкие похороны обошлись всего в один фунт стерлингов. Только шесть человек сопровож­дали его бедный сосновый гроб на кладбище, но и они  повернули  назад,  поскольку  начался  дождь.

 

Гарольд Станфорд, который был ближайшим дру-гом Виктора Герберта, рассказал мне, что когда этот композитор впервые приехал в Америку, то немало страдал от нищеты, особенно в пору меж­сезонья. Случалось, что ему приходилось оставаться в постели на то время, как жена стирала и гладила его рубашку.

В начале первой мировой войны многие из нас с воодушевлением распевали песню «Долгая, долгая дорога в Типперари». Это была наиболее популяр­ная песня того времени. Ее автор Джек Джадж для того, чтобы свести концы с концами, днем продавал на базаре рыбу, а по вечерам выступал с концертами.

Песня «Серебряные нити на фоне золотом» в свое время покорила едва ли не весь мир. Посвятив это произведение своей жене, как гимн любви, Гарт Данке продал его за три фунта. Позже супруги по­ссорились и разошлись. Композитор умер в бедности и одиночестве в запущенной меблированной ком­нате. На столе возле его смертного одра осталась записка со словами: «Тяжела одинокая старость».

Одно из самых популярных музыкальных произ­ведений в мире, под названием «Юмореска», напи­сал сын мясника, причем написал его среди куку­рузных закромов и свиных загонов Айовы. Думается, что едва ли выдается хотя бы час в сутки, чтобы она не звучала в каком-нибудь уголке мира.

«Юмореска» была написана богемцем по имени Антонин Дворжак. В Америку он приехал в воз­расте 50 лет. Однако, не сумев выдержать шума и гама Нью-Йорка, он вынужден был на время пере­селиться в Спилвилл, штат Айова, в деревню настоль­ко крохотную, что к ней до сих пор нет ни железной, ни асфальтовой дороги. Именно здесь, в Спилвилле, Дворжак написал часть своей симфонии «Из Нового света», которая остается одним из самых прекрасных, изысканных музыкальных произведений, когда-либо созданных человеком. Поскольку она написана среди кукуруз­ных полей Айовы; Дворжак на первых порах пред­полагал назвать ее «Спилвиллская симфония».

Дворжак родился много лет назад в небольшой деревушке, расположенной в далекой Богемии. По­лучив лишь начальное образование, он долгими часами работал в мясной лавке своего отца. Но в то время, как он изготавливал сосиски или готовил свиные отбивные, в голове его звучали мелодии, в его сердце рождались песни.

Он оставил мясную лавку и отправился в Прагу для того, чтобы изучать музыку. На какие средства? Ведь денег у него не было, за исключением тех жал­ких грошей, которые он время от времени зараба­тывал игрой на скрипке на улицах города. Нужда была столь велика, что ему приходилось ютиться в едва приспособленной для жилья чердачной ком­нате в самой бедной части города. Но даже это за­брошенное помещение он не смог снять самостоя­тельно, разделяя его с пятью товарищами.

Зимой в комнате было ужасно холодно. К тому же Дворжак постоянно страдал от недоедания, посколь­ку вынужден был в интересах творчества арендовать старое, полуразбитое пианино, у которого не дейст­вовали отдельные клавиши.

Сидя за пианино в холодной чердачной комнате, Дворжак составлял прекрасные мелодии, которые порой не удавалось даже записать потому, что у него не было денег, чтобы купить несколько листов бумаги. Иногда он вынужден был подбирать валяю­щиеся на улице бумажные клочки, чтобы записать на них музыку.

Однако давайте все же не слишком сожалеть об испытаниях, выпавших на долю Дворжака, потому что бедность, безусловно, позволила ему наиболее полно раскрыть свой музыкальный гений.

В следующий раз, когда вам доведется слушать «Юмореску» Дворжака, обратите внимание на зву­чащую в ней своеобразную мистическую ноту, на заложенные в ней нежность и чувство. И вспомните, что она создана человеком, который страдал, боролся, ходил голодный и холодный, который в полной мере познал на себе всю бездну жизненного отчаяния.